"Жить невозможно, но отказываться поздно"

Легенда о недоступности Друбич для журналистов как будто подтверждалась. Ее мать и дочь уже узнавали мой голос - мать с сочувствием, дочь с явным раздражением. Я искал ее две недели и наконец нашел.

- А зачем мне давать вам интервью? - спросила она.
- Клянусь, Татьяна Люсьеновна, ваша личная жизнь меня не интересует.
- Меня тоже.
- Мы хотим вас поместить на обложку.
- Ни в коем случае. Я с удовольствием поговорю с вами. Но зачем печатать?
- Мне есть о чем вас спросить. Может, это еще кому-то будет нужно.
- Хорошо, я приеду.
- Не забудете?
- Если я уж соглашаюсь, то приеду точно.
Вечером того же дня Друбич через каких-то людей нашла мой домашний телефон, чтобы предупредить, что опоздает на пятнадцать минут.
- Таня, вы мне представляетесь потрясающе честным человеком. То есть даже опоздать на пятнадцать минут не можете.
- Это другое. Я просто никогда не опаздываю, потому что после этого очень некомфортно себя чувствую. Физически некомфортно.
- И врать вы, по-моему, не любите?
- Странный вопрос. А вы любите?
- Я - да.
- Значит, вы можете себе это позволить. А я играю на другом поле. Нас воспитали в системе отвратительных условностей, мы не умеем говорить "нет". А мне пришлось этому научиться.
- Если во всем признаться, то есть и себе не соврать, жизнь станет невозможна.
- Она и так невозможна. Но отменить ничего уже нельзя.
- Вам вообще, в принципе, нужно общение с людьми?
- Нужно, конечно. Как же без него? Общение нужно хотя бы для того, чтобы понять, что оно не нужно. Я не капризничаю, когда отказываюсь от разговоров. Хотя дважды журналисты кинули меня действительно очень сильно. Один раз это была телепрограмма. Я смотрела ее вечером, одна, на даче. Выключила, не сумев досмотреть. И всю ночь просидела в кресле, не представляя, как завтра рассветет - и мне уже придется жить с этим позором. В кадр попали вещи, которые я говорила не для съемки, не для записи, - меня на них, что называется, развели. Журналисты - это как милиционеры, как мусора. С ними нельзя говорить откровенно, в какой-то момент у них включается профессионализм.
- Вы всегда можете в лицо человеку сказать правду?
- Сначала не могла. Но потом поняла, что так милосерднее.
- И конформистов не любите?
- Не люблю. Но что называть нонконформизмом? Я уверена, что, если человек поступается собой ради публичности, это снижает его личный масштаб. Сергей Соловьев, по моему убеждению, гениальный режиссер и уникальный человек. Многие недооценивают его масштабы именно потому, что их снизила публичность. Он все время ощущает себя кому-то должным. А должны мы бываем только деньги.
Но подлинный нонконформизм - вещь невыносимая, и вряд ли он часто встречается. Кто из нас может сказать, что он не примеривается к обстоятельствам? Ведь была война в Чечне, а мы так и жили... словно ничего не было... В этом смысле, например, настоящим человеком я могу назвать Сергея Говорухина, который снял там фильм и потерял ногу. Кто такие рядом с ним мы все...
- Я удивился, узнав, что вы согласились сниматься у Зельдовича в "Москве".
- Это первоклассный сценарий, открывающий новые изобразительные возможности. Фильм почти готов.
- И что, вам нравится реальность, о которой это кино рассказывает? Клубная жизнь и новорусские трагедии?
- Слова "трагедия"применительно к современности я стараюсь избегать. Мы не трагические персонажи. Мы все, если сравнивать с чем-то серьезным, очень благополучные люди. Что касается фильма - это попытка рассказать про время, которое мне все-таки скорее нравится, чем наоборот.
- Бог мой, чем?!
- Все стало честнее. Раньше люди беспрерывно выделывались, что-то изображали из себя. Закупали эти бесконечные книги целыми полками, говорили об умном, получали ненужное образование... в общем, все время врали. Сегодня - голый человек на голой земле. Каждый стал стоить того, чего стоит.
- Это и есть самая отвратительная ситуация.
- Почему?
- Потому что человек, как говорил тут один немец, это его усилие быть человеком. Сейчас он этого усилия не делает.
- И тогда не делал.
- Тогда он делал вид.
- Это еще хуже. Мне все-таки больше нравится, когда люди честно становятся теми, кто они есть. Когда у того, кто был бы в семидесятые годы вполне заурядным персонажем, появляется возможность сделать гигантские деньги...
- И он становится зверем.
- Пусть так. Но мы его видим. Или не становится зверем, а реализуется. Когда мне было семнадцать, мне в душу запала фраза Валерия Плотникова, одного из немногих настоящих западников того времени, совершенного Чаадаева по складу ума: "Что советский мужчина может дать женщине?"И действительно - что?
Бизнес не может быть содержанием жизни. Человек не должен сходить с ума, если рушится его состояние. Бизнес - по крайней мере, в моем случае - возможен как хобби, позволяющее расширить общение и чему-то научиться.
- Но те, кому сейчас пятнадцать - и кого я знаю очень хорошо, - вследствие этой честности, о которой вы говорите, вообще не читают книг. Они честно превращаются в полуживотных, для которых культура - безнадежное излишество. Это честно, по-вашему?
- У меня бывают такие мысли. Культура не может быть уделом всех, и всеобщее среднее образование - тоже. И я не заставляю свою четырнадцатилетнюю дочь читать книги, потому что опасное это дело - с ранних лет много читать.
- А вы много читали?
- Я? Очень.
Поколение, о котором вы говорите, - это расплата наша. Они первыми увидели, как мало соотносятся между собою вложенный труд и заработанный результат. Они увидели, что можно всю жизнь впахивать и остаться ни с чем, а можно не делать ничего и жить превосходно. Для следующих поколений это уже не будет таким шоком.
- А собственное поколение вас устраивает?
- Да. Не все встроились в новую модель, но тех, кто встроился, - я думаю, еще оценят. На подвиг способны девяносто девять процентов людей. А вот ежедневно выживать и не свихнуться - это достойно, здесь чувствуется масштаб. Для меня человек, который каждый день ходит за хлебом, тащит жизнь и умудряется не скурвиться - тоже герой.
- Вы следите за политикой?
- Ровно в той степени, как всякий нормальный гражданин. Я постаралась выстроить свою жизнь так, чтобы зависеть от политики как можно меньше. Не устраивает меня, скажем, Зюганов, но это происходит не на сознательном, а на чисто физиологическом уровне, это брезгливость... А в принципе боюсь я только одного - что в один прекрасный день заставят сдать загранпаспорта. Все мы задавали себе этот вопрос: ехать - не ехать... Я ответила так: зарабатывать здесь как можно больше, чтобы ездить туда как можно чаще.
- Вы еще работаете в поликлинике?
- Уже нет.
- А где тогда?
- Нигде. Я сейчас не работаю.
- А на что живете?
- Нет, ну как на это отвечать?!
- По-моему, вам много денег не нужно...
- Это как сказать. Без необходимого могу, без лишнего никогда.
- Это не вы придумали, а Ахматова.
- Я знаю.
- Вас никогда не раздражают больные?
- Я подсчитала, что на приеме примерно шестнадцатый человек - мой личный враг. Это не столько раздражение, сколько усталость. Но вообще я отношусь к больным примерно так же, как вы к интервьюируемым. Это ведь ваша работа? Вы не раздражаетесь?
- Я имею дело в основном со здоровыми.
- Здоровых нет.
- Ну уж! Больной очень жалок, по-моему. Человек вообще жалок, когда цепляется за жизнь.
- По идее за жизнь цепляться не надо. Очень многие подлости могли бы не совершиться, если бы человек не боялся смерти. Болезнь и смерть, говорю как медик, необходимы для сохранения вида... Но это мы сейчас с вами так говорим, относительно молодые, относительно здоровые. Когда нам будет по восемьдесят, подозреваю, мы оба не откажемся сходить в банк клонированных органов и взять себе новенькую печень...
- А это будет возможно?
- Абсолютно реально.
- Вы терапевт?
- Эндокринолог.
- Неэстетично. Если бы кардиолог...
- Врач - вообще не очень эстетичная профессия. В любом случае. Но все равно главная, если не единственная. Сначала Господь Бог, потом врач.
- В Бога вы, по-моему, не должны верить.
- Сложно сказать.
- Во всяком случае, бессмертие души вы вряд ли допускаете.
- Не знаю, честно. Но если человек столько делает для бессмертия - пишет, снимает, изучает, - если все его усилия направлены на преодоление смерти, значит, бессмертия скорее всего действительно... впрочем, нет, не знаю.
- А физическое бессмертие достижимо? Спрашиваю как врача.
- Знаете, если вот этот век был веком революции технической, то следующий начнется с биологической. Современная медицина уже сейчас в состоянии доказать - об этом мне говорил академик, чей авторитет бесспорен, - что есть люди и есть нелюди. Они различны даже на генетическом уровне.
- Представляете - а если их не два класса, а двадцать пять? Как у Гребенщикова: есть люди типа А и люди типа Б!
- Запросто.
- Но тогда проблемы с браком вообще не будет. Сдаешь анализ крови - и тебе подбирают партнера твоей группы...
- Думаю, что отношения полов вообще совершенно изменятся. Проще будет менять, прогнозировать пол... Продолжительность жизни, мне кажется, дойдет лет до ста пятидесяти - двухсот. Некоторые признаки этого я замечаю и сейчас. Сравнить хоть нас и родителей: те в сорок лет - взрослые, умудренные люди. Мы в сорок - в большинстве - такие дети! А иные, я гляжу, и в пятьдесят... Значит, люди чувствуют, что у них что-то впереди, что они успеют стать взрослыми. Человек подсознательно чувствует, на сколько он рассчитан.
- Что такое для вас инфантилизм?
- Отсутствие религиозного чувства. То есть... это не обрядность, не вера в личного Бога, не поведение даже... Религиозное чувство - это понимание, что на свете есть что-то более важное, чем твоя жизнь. Почему так хорошо воюют исламские фундаменталисты, так отважно действуют курды? Потому что есть вещи, которые им дороже жизни. Инфантилизм - это когда человек все время заслоняется от жизни какими-то игрушками. Например, пытается пройти туда, куда пускают не всех. Через VIP-зал.
- Это вы толкучку на михалковскую премьеру имеете в виду?
- Ну, хотя бы... Но там-то как раз все естественно. Продюсерская кампания прошла на пять с плюсом. Есть кино определенного типа, его и презентовать надо по определенному разряду. Я не понимаю, чего все на него накинулись... Какими-то смешными вещами заняты люди. Ну вот скажите, какой смысл ругать кино?
- Люди боятся, что им навяжут такое будущее... сусального плана...
- Люди боятся ЛЮБОГО будущего. Какое им ни покажи - они будут недовольны. Очень многие вообще заняты вещами, смысла которых я не понимаю. Это все какие-то отвлечения, какое-то... ну, как моя героиня говорит в "Москве": кажется, что твердая вещь, а ткнешь - внутри картофельное пюре. Соловьев однажды процитировал мое давнее определение, с которым я и теперь согласна: век фуфла. Век подмен. Все это с дикими понтами.
- За это определение Соловьев вас, кажется, назвал островом идеального в реальности...
- Ну, он имел в виду не идеальность мою, а идеализм.
- Вы можете себе позволить такую прямоту. Женщине вообще проще быть нонконформисткой.
- Почему?
- Баба - она как Бог, для нее таких вещей, как доброта, вообще нет. Она всегда на стороне силы.
- Сила бывает разная, бывает сила таланта, ума... Но вообще вы правы.
- Я вам больше скажу. Баба всегда приземляется на четыре лапы.
- Вот уж нет! Она ближе к жизни, органичнее, это верно... Но жизнь ведь тоже довольно уязвима.
- Вот вам пример: когда мужчина уходит от женщины, он чувствует виноватым себя. Когда женщина от мужчины - чувствует виноватым его.
- Совершенная неправда! Я всегда чувствовала виноватой себя. И вовсе не приземлялась на четыре лапы. Вообще доказано, что женщины от природы испытывают чувство вины значительно чаще и переживают его драматичнее, нежели мужчины. Я не исключение.
- Но коль скоро уж мы заговорили о вашей личной жизни, от которой так старательно убегали, - уходя от Соловьева, вы же не могли не понимать, что ломаете его жизнь?
- Не убеждена. Мне кажется, ничью жизнь вообще нельзя сломать - во всяком случае, это не может быть делом рук одного человека. Но думаю, что, уходя, я ее как раз выправила. Я вообще сомневаюсь, можно ли прожить всю жизнь с одним человеком. Я смотрю на многие браки моих ровесников и не понимаю, что держит их вместе. Дети? Это прекрасно, но все-таки недостаточно. Надеюсь, институт брака в начале будущего века станет совершенней.
- Вам совсем не нужен кто-то рядом?
- Почему, я и сама думаю, и дочери объясняю, что счастье - это правильный выбор трех вещей. Человека рядом. Профессии... нет, точнее - деятельности. Места, где живешь.
- А вы довольны местом, где живете?
- Нет, меня не устраивает климат. Вообще место, где нет моря, не может мне подходить.
- А какое может?
- Визуально - Латинская Америка, но там жить нельзя, во всяком случае, постоянно... Если бы я могла, жила бы в Крыму. Лучше Крыма я в своей жизни ничего не видела. Еще в Париже хорошо...
- Вы намерены сниматься и впредь?
- Кино - это скорее случайность в моей жизни, которой лучше бы и не было. У меня нет совершенных актерских данных. Например, я не пластична, не обладаю низким стартом.
- То есть?
- То есть не могу с места в карьер разрыдаться или расхохотаться. Я однообразна. И вообще кино меня интересует больше как зрителя. Я очень серьезно отношусь к этому делу. Поэтому у меня так мало ролей. Перед рязановскими "Дуралеями"я не снималась шесть лет. И не жалею.
- Скажите опять же как врач, что лучше для здоровья - мучить себя тренировками, бегом, диетой или позволять себе все? Рязанов, например, никогда ни в чем себе не отказывал...
- Да, Рязанов ест много, он это любит. Но тем не менее в семьдесят лет у него юношеская энергия и кристально ясное сознание. Тут раз на раз не приходится. Андрей Кончаловский в свои шестьдесят феноменально красив и молод - всю жизнь бегал, прыгал... Приятно посмотреть, особенно на фоне ровесников. Но в общем, конечно, следить за собой надо. Не потому, что я призываю безумно дорожить жизнью, спортивной формой (я сама неспортивный человек совершенно, просто вынослива от природы) - противен тип людей, озабоченных только функционированием своего организма. Здоровым надо быть, чтобы не обременять других. Здоровье - это комфорт, не больше, но и не меньше.
- Насчет еды: многие жрут исключительно в порядке компенсации. Все плохо, настроение никуда - так хоть поем как следует...
- Это бывает. Есть даже термин такой - "ожирение эмигранта". Такая тоска по родине, что все время что-нибудь ешь. Но на меня в случае ностальгии еда не действует. Тем более что люди моего поколения на свою родину все равно не попадут уже никогда.
- У вас есть любимая и нелюбимая картина?
- Из тех, что не со мной?
- С вами.
- Любимая - "Черная роза - эмблема печали, красная роза - эмблема любви". Нелюбимая и даже ненавидимая - "Асса".
- А из тех, что не с вами?
- "Летят журавли". Я люблю хорошее кино. Не люблю старательно изображаемой высоколобости... Лучший русский фильм последних десяти лет - "Астенический синдром"Киры Муратовой.
Вообще современное искусство я плохо знаю. Мне кажется, почти все искусство ХХ века - это вот открыл человек какой-то прием, феньку, и на этом приеме так до конца и едет. Однообразие и эксплуатация, выдаваемые за "свое лицо".
- А есть у вас любимый роман?
- "Анна Каренина". Толстой был гений в полном смысле. Ему повезло столько прожить, чтобы до этого дописаться (ранний-то он не очень нравится мне). Настоящих гениев за всю историю человечества было, я думаю, не больше четырехсот. Во всех областях, от музыки до математики. И не всем, наверное, повезло осуществиться... хотя нет. Гений не может не осуществиться, в него программа заложена - сделать максимум.
- Но вы бы Анну сыграть не смогли.
- И не стала бы. Лучшей Анной, которую я видела, была Самойлова. Отличная Анна - Евгения Симонова в недавнем спектакле Андрея Эшпая. - Кстати, живут же вместе Симонова и Эшпай - дивно гармоничная пара!
- Да, живут...
- У вас никогда не было комплексов по поводу того, что муж намного старше вас? Или вы себя чувствовали его ровесницей?
- Это он меня чувствовал своей ровесницей.
- Вы водите машину?
- Да, и неплохо. В "Дуралеях"сама вожу. Я даже дала интервью журналу "За рулем". Мне очень этого не хотелось, но мамина соседка по даче, дочь которой там работает, ее попросила... Мама сказала, чтобы я не отказывалась. Она вообще у меня такой человек... считает, что надо разговаривать со всеми...
- А кто она по профессии?
- Экономист.
- Дочь уже выбрала занятие?
- К сожалению, нет.
- Вы зависите от погоды?
- Хотела бы я посмотреть на человека, который от нее не зависит. Особенно если он - женщина, которая по природе своей циклична. Конечно, и от погоды завишу, и от времени года. Весной и летом чувствую себя лучше всего.
- Я бы мог вас и еще мурыжить расспросами, но совесть не позволяет. Вообще, знаете, я многие ваши ответы угадал. Так что мог бы почти все интервью написать заранее, не вытаскивая вас в редакцию и не заставляя разговаривать.
- Ну и напишите! Задайте еще несколько вопросов и сами ответьте, я разрешаю. Будет даже интереснее.
- Слушайте, а вы всегда себя так контролируете?
- Нет. Когда очень сильное чувство, не контролирую. Если совершается какая-то безнравственность - измена, например, - то можно простить... или хоть понять... при условии, что это сделано из-за сильной страсти или больших денег.
- Из-за денег тоже?
- Тоже. Я говорю "понять", а не "оправдать". Из-за всего остального - нельзя, потому что это мелочно.
- Вы когда-нибудь пробовали наркотики?
- Нет.
- А под общим наркозом бывали?
- Я из него не выхожу.